Интервью

Игумен Филипп (Симонов): «служба по ограничению мамоны»

30.09.2009

Наш собеседник — игумен Филипп (Симонов) — человек для нашей Церкви необычный. Исполняя свои обязанности инока-священнослужителя, он в то же время является начальником Инспекции по контролю за банковской системой Счетной палаты РФ. Имеет ученую степень доктора экономических наук и звание профессора Московского университета. С отцом Филиппом беседует руководитель общества «Радонеж» Е. К. Никифоров.

— Батюшка, всем будет интересно знать ваше мнение о том, что сейчас происходит в экономике. Много экспертов, одни говорят одно, другие — другое. Нас пугают второй волной кризиса. Кому довериться и что на самом деле может произойти? И вообще, что такое экономика в современном мире? Каково ее духовно-нравственное измерение, которое так ярко показал этот кризис? Но для начала я хотел бы, чтобы наши читатели с вами получше познакомились. Как так получилось, что вы, доктор экономических наук и глубокий профессионал в экономике, стали монахом? Да и как это вам удается сразу служить и Богу, и мамоне?

— Все мы, люди нашего возраста, выходцы из одной социальной системы. Из Советского Союза. Случилось так, что, окончив университет, я остался в аспирантуре, пошел на светскую работу. При этом работа была настолько несовместима с церковью, что за посещение храма нас выгоняли с работы с волчьим билетом. Поэтому, уже будучи кандидатом наук, я понял, что ни один из архиереев того периода постричь меня не дерзнет. Я на эту тему разговаривал с рядом людей, и мы пришли к выводу, что как Бог даст, так и будет. Если Бог когда-нибудь даст, то тогда состоится и постриг, и все, что полагается. Положимся на Него. И вышло так, что этого исполнения Божьей воли о себе я ожидал 17 лет. С момента окончания университета в 1980 г. и до того, как по благословению владыки Крутицкого и Коломенского Ювеналия я был пострижен в мантию в монастыре, в трех километрах от Коломны. Вот таким образом и получилось, что я оказался монахом с ученой степенью. К моменту пострига я был уже доктором наук.

— Но как же удается совмещать вашу напряженнейшую работу и служение в храме?

— Совмещать всегда все трудно. Помимо служения в храме у монаха должны быть еще какие-то послушания, потому что по старой монашеской традиции работа должна занимать все время монаха. Работы у монаха две. Или работать телом — я отношу в принципе умственную работу к физической, потому что мозги — это тоже некий физический предмет. Когда они работают, то тоже устают. А вторая работа — это молитва в храме и в келье, которая непременно должна выполняться.

Есть традиционное монашеское правило: если у тебя устало что-то одно, займись чем-нибудь другим. Но так, чтобы твоя работа не прекращалась. Если ты устал молиться, начинаешь отвлекаться на какие-то посторонние предметы — займись рукоделием. Когда ты чувствуешь, что ты либо слишком втянулся в это рукоделие, так что оно тебя начало захватывать и как бы управлять тобою, либо устал от него, — перейди к молитве. Потому что в этом случае молитва для тебя будет и пособием, и лекарством духовным, каким она всегда является.

— А в Счетной палате чем занимаетесь?

— Я улыбнулся, когда вы в начале нашей беседы сказали о службе мамоне. Моя служба в Счетной палате является скорее службой по ограничению мамоны. Счетная палата призвана, как орган государственного финансового контроля, обеспечивать целевое и эффективное использование бюджетных средств, которые поступают в экономику, в государственные организации.

Кризис поставил нас в новые условия. Раньше, как правило, бюджетные средства все-таки уходили в те или иные государственные структуры. Ныне же государственные деньги поступают в частные коммерческие организации. Например, в коммерческие банки. В некоторые коммерческие производственные предприятия. И Счетная палата, согласно законодательству и Закону о Счетной палате, прежде всего имеет право и обязана контролировать правильность использования этих средств, чтобы эти деньги были потрачены ровно на те цели, которые были определены в тот момент, когда они выдавались их получателю.

— Все говорили: вот банкам дали деньги для того, чтобы они в реальную экономику вкладывали, помогли предпринимателям и так далее и так далее. И вдруг оказалось, что не доходят эти деньги до конечного потребителя и банки, такие поганые, взяли все, конвертировали, валюту вывезли. Купили яхты, какие-то дворцы, замки заграничные.

— Замков, к счастью, мы не нашли, вместе с яхтами и дворцами. А началось все с того, что мы правильно скалькировали западную программу антикризисных мер. Первыми начали давать государственные деньги част- ным банкам на Западе, чтобы предотвратить банковский кризис. Но на Западе деньги давались двумя путями: либо под очень низкий процент, либо путем национализации. Мы, к сожалению, не пошли ни по тому, ни по другому пути. Мы почему-то вдруг решили, я имею в виду государство, что банки в условиях кризиса способны разместить деньги в экономике, в реальном секторе таким образом, чтобы дать фактически докризисный процент. То есть государство выдало деньги банкам, которые в ужасе их взяли, потому что кризиса испугались и решили, что деньги лучше взять. Но потом-то они поняли, что с них просят 18 % годовых! Где в кризисе, какая отрасль, которую я прокредитую, выдаст мне столько? Это ж невозможно! И банки решили просто повести себя честно. Они поняли, что деньги надо будет отдать когда-нибудь, поэтому они их разместили там, где процент этот они могли получить.

То есть банки проработали более профессионально, чем те, кто деньги им давал.

— Слушайте, но это ужасно печально. С одной стороны, радостно слышать, что все-таки у нас не такое воровское государство и не такие вороватые банки, как принято писать в прессе. А с другой стороны, жалко, что не очень профессионально действует наше правительство.

—Ну, мы помогли поправить. Ситуация с процентами, по которым банки сейчас получают деньги, существенно поменялась после первого квартала этого года.

Как выжить в кризис?

— Батюшка, вот сегодня прозвучала тема девальвации рубля. Якобы она решительно нужна, и 30–40 процентов девальвации рубля решили бы проблемы. Как вы считаете, что может произойти с рублем?

— Прежде всего, судьба рубля определяется судьбой той экономики, которую он обслуживает. Если посчитать откровенно, то наше падение за период кризиса составило более 14 %. Это огромная цифра. И мы упали, пожалуй, ниже всех, кто попал в кризис. Соответственно, при таких условиях, при такой глубине падения наши рецессии будут продолжаться относительно долго. Может быть, дольше, чем в других странах. Вот, например, сегодня ФРГ объявила, что она уже вышла из состояния рецессии. Там наметился какой-то экономический рост. Несмотря на всю проявляемую энергию, я пока не увидел в реальности тех мер, которые у нас направлены на поддержку экономики, реального сектора.

Практически мы все скалькировали, что сделали на Западе, кроме одного, на Западе были избраны приоритетные отрасли, в которые были брошены основные государственные финансовые ресурсы. Причем не так, как вложили их мы. Мы ведь давали деньги не путем национализации. Что такое национализация? Государство выкупает некоторую долю, до 60 % и более проблемных активов. И становится совладельцем этих активов.

А что такое совладелец? Это лицо, имеющее не только право на получение прибыли, которой сейчас во время кризиса практически нет, но и право разделить убытки, которые сейчас, во время кризиса, как раз есть. Совладелец имеет право участвовать в управлении предприятием. Поэтому тут же на Западе грамотно ввели в состав тех или иных предприятий, которые были национализированы, государственных управляющих, которые занялись своим делом, то есть определили стратегию. Возможность ре- структуризации проблемных активов и так далее и так далее. Мы начали предоставлять, почему-то субординированные кредиты, которые тут же потеряли государственное лицо. Знаете, когда я собственник, мои деньги на счету видны. Я свои деньги учитываю. Субординированный кредит, который мы даем, тут же уходит в уставный капитал, где он обезличивается. Мы его проверить можем с большим трудом. Естественно, коль скоро это негосударственное участие, мы не имеем права войти в качестве членов директората.

Фактически мы не имеем права влиять на стратегию того или иного предприятия, которому мы выдали государственные деньги. Меры, которые мы принимаем, ни к чему не приводят, потому что воздействовать на сознание тех, кому мы дали деньги, мы прямой возможности не имеем. Мы начинаем перед ними приседать, их уговаривать. Но ударить кулаком по столу и заявить: «Надо сделать так-то и так-то, потому что я хочу со своих денег получить столько-то новых рабочих мест, столько-то я хочу получить на социалку», — мы не можем. Соответственно, наши меры менее эффективны, чем те, которые приняты на Западе.

Далее, мы показали во время кризиса, что не обладаем регулирующими возможностями в плане экономики. Один- единственный пример — цены на бензин. Везде они находятся в нормальном состоянии, только не у нас, причем мы, нефтедобывающая страна, еще умудрились недавно их повысить. Это тут же по себестоимости раскладывается на все остальные отрасли экономики. Это же не только бензина касается, это все нефтепродукты, из которых происходит тепло, свет и прочее. Соответственно, эффективность экономики снижается еще больше. И что можно тут реально сделать?

Валюта, естественно, слабеет. Однако ослабление национальной валюты имеет один положительный момент. Это стимул к развитию внешнеэкономических связей по экспортному пути. Поэтому Америка, кстати, держит курс доллара ниже евро. Это фактически валютная война между двумя крупнейшими игроками на капиталистическом рынке объединенной Европы и Америки. И здесь вопрос в том, кто кого переиграет. Естественно, эта война ведется не только против Европы, но и против нас. Поэтому нас принуждают занизить курс доллара в нашей экономике. Но при этом, если мы в ответ занижаем курс рубля, мы, по идее, должны бы развивать экспортные отрасли. Экспорт это всегда приток. Это приток иностранной валюты в страну, это приток возможностей, это возможность дальнейшего развития экономики. Но пока я опять-таки не вижу стимулирования экспортных отраслей, несмотря на то что наша валюта имеет тенденцию к падению. Общий итог, который я могу вывести, таков. Вряд ли рубль удержится на тех же естественных показателях, что и теперь. Видимо, все-таки он съедет вниз. Но, с другой стороны, пока есть некоторая подушка, которая будет позволять совершать валютные интервенции на рынке, я думаю, что курс рубля будет более или менее удерживаться в приемлемых рамках. И резкого обвала рубля вряд ли можно будет ожидать, по крайней мере, в ближайшие месяцы.

Мне кажется, что в последнее время, с началом кризиса, безудержное увлечение неолиберализмом, монетаризмом закончилось. И наше государство, вместе со всем миром, стало дрейфовать в сторону государственного регулирования экономики.

Грешно ли иметь вклад в банке?

— Подскажите, пожалуйста, человеку православному, работающему в банковской сфере, который старается следовать заповедям Христовым. Допустимо ли какие-то свободные денежные средства вкладывать на фондовом рынке, денежном рынке, в том же банке? Либо для человека православного поднятие свободных денежных средств может быть не совсем справедливо?

— Вопрос ваш понятен. По крупному счету банковский капитал — это ростовщический. Так он возникал, по крайней мере. Вот до XVII века это была исключительно еврейская сфера деятельности. Христиане просто не занимались банковской сферой. Это было естественным образом отдано евреям. Просто они наловчились. Широкие связи, громадная диаспора. Но сейчас?

Смысл банковского капитала в настоящее время существенно изменился. Он перестал быть только ростовщическим. Все-таки у него возникли некоторые производственные, социальные функции, регулятивные и т. д. То есть он стал развернутым на интересы общества в целом, не только как потребителя чисто банковских услуг, но и как субъектов, которые от этого получают еще и трудоустройство. То есть кто-то кому-то дал кредит. Кто-то за эти кредитные деньги сделал новые рабочие места. Общество стало более трудоустроенным, скажем так. Я бы сказал следующее. Банковский капитал, как и любой капитал в принципе, подлежит нравственной оценке. Вопрос не в том, что я вкладываю деньги в банк. А вопрос в том, зачем я это делаю. Если моя главная задача — обогатиться до невероятной степени, то что из этого выйдет? Ведь на самом деле текущий кризис, как мы тут обсуждали в Англии со сведущими людьми, был вызван тем, что банки взяли на работу молодых людей, не имевших кризисного опыта. Которые видели, как живут вокруг богатые, и хотели жить так же, но побыстрее, и сразу выйти на нужный уровень. Поэтому они вошли в серьезные спекулятивные операции, которые сулили огромные прибыли. Чем это закончилось, мы с вами наблюдаем. Если наша задача при наших вложениях денег в банк, в фондовые инструменты и т. д. получить мгновенно эту самую огромную прибыль, то я не думаю, что с точки зрения православия это оправдано. Это грех. Сребролюбия, стяжательства. Это грех мшелоимства. В общем, по-всякому его можно трактовать. Но, может быть, если вы хотите использовать данные средства на благую цель и думаете не о том, что это принесет вам богатство, а о том, что это принесет пользу для вашего духовного развития, обеспечивая материальные его возможности, и обществу в целом. И тогда у вас не будет потребности получать сто процентов прибыли и лезть в финансовую пирамиду. И вы израсходуете капитал, который в итоге получите, на богоугодные цели. Поэтому здесь я бы не стал осудительно говорить о таком вложении средств.

Возьмем нефтяной пример, простейший. Что произошло в экономике за последние 20 лет, чтобы нефть из 6 долларов за баррель в 80-х годах стала стоить 150? У нас что, так возросло ее потребление при абсолютном сокращении запасов? Возникли какие-то новые технологии? Ведь ничего не случилось. Принципиально новых прорывов в технологиях не произошло. Почему же нефть так высоко взлетела? Одна причина — спекуляция. В принципе спекуляция — это родная сестра рыночной экономики. Нам только об этом не говорили. Я-то своим студентам в Академии внешней торговли говорил это еще в 80-е годы. Но когда стали весь народ воспитывать в рыночном, так сказать, духе, народу об этом забыли сказать. А спекуляция, помимо того что она сестра, еще и проводник всех кризисных явлений. Потому что спекуляция когда-нибудь заканчивается. Вот эти кредиты, на которые подсели все.

Это была просто диверсия со стороны банковского капитала. Вот тогда банковский капитал вел себя по отношению к народу очень безобразно. Кредит даже на Западе достаточно сложное дело. Но там несколько иной уровень заработной платы, социального обеспечения людей. И человек, который получает 5–10 тысяч рублей, не берет долгосрочный кредит на покупку дома. Потому что таких денег в виде заработной платы там не бывает. Поэтому за 20 лет он вполне может погасить ссуду на жилье. У нас же жилье стоит тех же огромных денег, что и на Западе, но зарплаты средние по стране от 10 до 20 тысяч. А бывает и меньше. И мы в этих условиях начали развращать народ, призывая его жить в кредит! Как на это можно было пойти, с одной стороны, банкам? Это просто неприлично. А с другой стороны, куда смотрело государство? Ведь у нас есть закон о рекламе, в том числе о недобросовестной рекламе. И как можно было допустить эту рекламу? Потому что, призывая людей брать кредит, никто им не объяснял, чем это для них закончится. А по нашему законодательству закончится очень плохо.

Вместо послесловия

— Скажите, отец Филипп, если вы так стремились к постригу, нет у вас желания оставить всю эту экономику и заняться пастырством?

— Для пастырского служения у нас существует белое духовенство, приходское, женатое. Вот их задача пасти. Наша задача, монашеская, — внутреннее делание. Но если священноначалие направляет тебя на пастырское служе ние — вот там уже надо заниматься делом проповеди, исповеди и так далее. Ведь, например, и в теперешней Греции иеромонахи очень редко исповедуют, да и то получив на это специальное письменное разрешение правящего архиерея. У нас же традиция сложилась другая. Но все-таки, имея в виду эту традицию, мы должны помнить и старую традиционную практику монашества, которой уже более полутора тысячи лет. Монах — это прежде всего работник, а не пастырь.

Радио «Радонеж» Фото с сайта www.pravmir.ru

 

---