“Правило веры”

Погребенные заживо

12.04.2006

Уважаемый владыка!

Посылаю Вам копии статьи из православного календаря издательства Свято-Духова монастыря в Вильнюсе, изданного в 1996 г. по благословению архиепископа Хризостома. Прошу опубликовать мое письмо об этой истории и эту историю в какой-либо газете с целью подготовки и проведения экспедиции на север Приморского края и привлечения внимания организаций и лиц энтузиастов. Наша Академия наук свои подводные аппараты где только не использует, а вот теперь надо бы и о стране нашей подумать. Шутка ли целый пароход с мощами святых новомучеников российских лежит в неизвестности! В Приморье!

Это ведь великая сила дремлет. Благословите, владыка, это богоугодное дело.

Василий Костюков.

Шли мы тогда из Владивостока в порт Ванино. Рейс был последний в сезоне. Шансов успеть до ледостава почти не оставалось. Из Ванино сообщили, что у них на рейде уже появлялись льдины. Я недоумевал: зачем послали так поздно?

На борту у меня был «особый груз» - осужденные священники, настоятели монастырей, высшие иерархи. Надо сказать, однажды мне уже приходилось переправлять заключенных - страшно вспомнить... В этот раз - совсем другое дело. Ни тебе голодовок, ни поножовщины, ни шума, ни крика. Охранники маялись от безделья. Они даже гулять стали выпускать на палубу, не боясь, что кто-нибудь из осужденных бросится за борт. На прогулках святые отцы чинно ходили по кругу, худые, прямые, в черных длинных одеждах, ходили и молчали или тихо переговаривались.

И был среди монахов мальчик Алеша. Послушник, лет двенадцати от роду. Когда в носовом трюме устраивалось моление, часто можно было слышать его голос, Алеша пел чистейшим альтом, пел звонко, сильно и с глубокой верой, так, что даже грубая обшивка отзывалась ему. У Алеши была собака Пушок. Рыжеватый такой песик. Собака была ученая, понимала все, что Алеша говорил.

Все заключенные любили Алешу и его кобелька. Полюбили вскоре и мои матросы, даже охрана улыбалась при виде этой парочки. Пушок понимал не только слова хозяина, он мог читать даже его мысли.

Наш замполит, Яков Наумыч Минкин, в прошлом циркач, восхищался Пушком - уникальная собака, с удивительными способностями, цены нет.

Однажды на прогулке наш старпом подарил Алеше свой старый свитер. С каждым днем заметно холодало. Мальчик зяб в своей вытертой ряске. Алеша только посмотрел Пушку в глаза - и пес, подойдя к старпому, лизнул его в руку. Старик так растрогался.

Вот так мы шли пять дней, а на шестой Яков спросил координаты. Я сказал. Он озадаченно пробурчал что-то и спустился в носовой трюм. Вскоре вернулся с Пушком под мышкой. Пушок скулил. Алеша, слышно было, плакал. После чего замполит послонялся какое-то время по палубе, нервно пожимая кулаки, потом опять сходил в свою каюту и вернулся с черным пакетом в сургучных печатях и торжественно вручил мне пакет. Я сломал печати. В пакете был приказ.

Мне приказывалось: остановить машину, открыть кингстоны и затопить пароход вместе с «грузом». Команду и охрану снимет встречный эсминец. Я опешил. И с минуту ничего не мог сказать. Может, ошибка?.. Но тут подошел радист и передал радиограмму с эсминца «Беспощадный боец революции Лев Троцкий» - корабль уже входил в наш квадрат.

Что я мог поделать - приказ есть приказ! Помня о долге капитана, я спустился в каюту, умылся, переоделся во все чистое, облачился в парадный китель, как требует того морская традиция. Внутри у меня было как на покинутой площади... Долго не выходил из каюты, находя себе всякие мелкие заботы, и все время чувствовал, как из зеркала на меня смотрело бескровное, чужое лицо.

Когда поднялся на мостик, прямо по курсу увидел дымы эсминца. Собрал команду и объявил приказ. Повел взглядом: кто?..

Моряки молчали, потупив глаза, а Минкин неловко разводил руками. Во мне что-то натянулось: все, все они могут отказаться, все - кроме меня!..

- B таком случае я сам!..

Спустился в машинное отделение - машина уже стояла, и лишь слышно было, как она остывает, потрескивая, и, со звоном в затылке, отдраил кингстоны. Под ноги хлынула зеленая, по-зимнему густая вода, промочила ботинки, но холода я не почувствовал. Поднявшись на палубу - железо прогибалось, - увидел растерянного замполита, тот бегал, заглядывал под снасти и звал:

- Пушок! Пушок!

В ответ - ни звука. Из машинного отделения был слышен гул бурлящей воды. Я торжественно шел по палубе, весь в белом, видел себя самого со стороны и остро, как бывает во сне, осознавал смертную важность момента. Был доволен тем, как держался, казался себе суровым и хладнокровным. Увы, не о людях, запертых в трюмах, думал, а о том, как выгляжу в этот роковой миг. И сознание, что постукаю по-мужски, как в романах - выполняю ужасный приказ, но вместе с тем щепетильно и тщательно соблюдаю долг капитана и моряка, наполняло сердце трепетом и гордостью.

- Вода! Спасите! Тонем! И тут мощный бас перекрыл крики и плач:

- Помолимся, братия! Простим им, не ведают, что творят. Свя-тый Боже, Свя-тый Крепкий, Святый Бес-с-смсрт-ный, поми-и-илуй нас! - запел он торжественно и громко.

За ним подхватил еще один, потом другой, третий. Тюрьма превратилась в храм. Хор звучал так мощно и так слаженно, что дрожала, вибрировала палуба. Всю свою веру вложили монахи в последнюю молитву. Они молились за нас, безбожников, в железном своем храме. А я попирал этот храм ногами...

В баркас спускался последним. Ни старпом, ни матрос, стоящие на краю баркаса, не подали мне руки. А какие глаза были у моряков!.. И только Яков Наумыч рыскал своими маслинами по палубе, звал собаку:

- Пушок! Пушок! Чтоб тебя!.. Подождите! - закричал замполит. - Еще чуть-чуть. Сейчас он прибежит. Ах, ну и глупый же пес!..

Подождали. Пес не шел. Пароход опускался. Уже прямо на глазах. И слабели, смолкали один за другим голоса монахов, и только в носовом трюме звенел, заливался голос Алеши. Тонкий, пронзительный, он звучал звонко и чисто, серебряным колокольчиком - он звенит и сейчас в моих ушах!

- О мне не рыдайте, плача, бо ничтоже начинах достойное... А монахи вторили ему:

- Душе моя, душе моя, восстань!.. Но все слабее вторили и слабее. А пароход оседал в воду и оседал...

Ждать дольше было уже опасно. Мы отвалили.

И вот тогда-то на накренившейся палубе и появился пес. Он постояв, посмотрел на нас, потом устало подошел к люку, где все еще звучал голос Алеши, скорбно, с подвизгом, взлаял и лег на железо.

Пароход погрузился. И в мире словно лопнула струна... Все завороженно смотрели на огромную бурлящую воронку, кто-то из матросов громко икал, а старпом еле слышно бормотал: «Со святыми упокой, Христе, души рабов Твоих, иде же несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная...»

Вячеслав Дёгтев.

---