Статьи

Неугасимая лампада

13.01.2015

Литературная страница

Незабываемое Рождество Христово провел в лагере на Соловках православный писатель Борис Ширяев, автор книги «Неугасимая лампада», на нарах на третьем этаже общежития в руинах Преображенского собора. В одной с ним келии, прежде устроенной на двух монахов, ютилось шесть человек: «Парижанин» Миша Егоров, московский купец-старообрядец Вася Овчинников, турок коммерсант-контрабандист Решад-Седад, старый немецкий барон Риттер фон Риккерт дер Гельбензандт, бывший протестантом, и католик вольный шляхтич Свида Свидерский, герба Яцута.

днажды, в декабрьский вечер, случилось так, что мы все шестеро собрались в келью довольно рано.

— А знаете, ведь сегодня 15 декабря. Через 10 дней — Рождество, — сказал Миша, оглядывая всех нас.

— Тебе-то, атеисту, до этого какое дело? — возразил Овчинников, не прощавший безверия другу и однокашнику.

— Как — какое? — искренне изумился Миша. — А елка?

— Елка? А Секирку знаешь? Елки, брат, у вас в Париже устраивают, а социалистическая пенитенциария им другое название определила, — кольнули мы Мишу его партийным прошлым.

— А мы и здесь свой Париж организуем! Собственное рю Дарю! Замечательно будет, — одушевился Миша. — После поверки в келью никто и не заглянет — дверь забаррикадируем, окно на третьем этаже — хоть молебен служи! Елочку, небольшую, конечно, срубишь ты. Через ворота нести нельзя — возбудит подозрение. А мы вот что сделаем: я на угловую башню залезу и бечевку спущу. Ты, возвращаясь, привяжи елку, а я вздерну. В темноте никто не заметит.

Идея была заманчива. Вернуться хоть на час в безвозвратно ушедшее, пожить в том, что бережно хранится у каждого в сокровенном уголке памяти.

— Но ведь еще надо один священник — вышел из своего обычного оцепенения барон. — Это Рождество, Heilige Nacht — Надо молиться. — Я, конечно, могу читать молитвы, но по-немецки. Вам будет, как это? Непонимаемо?

— Да, попа надо, — раздумчиво согласился Миша. — Мне-то, конечно, это безразлично, но у нас всегда в сочельник попа звали — без попа как-то куце будет. Не то!..

— Вопрос в том — какого? Мы-то, как на подбор, все разноверцы.

— Россия есть православный империя, — барон строго обвел всех своими оловянными глазами и для убедительности даже поднял вверх высохший, как у скелета, указательный палец, — Россия имеет православный религион!

— Пан ксендз Иероним, конечно, не сможет. Он будет занят. — Пусть служит русский.

— Далековато от нас Рогожское-то, — улыбнулся Вася Овчинников, — пожалуй, не поспеем оттуда нашего привезти!

— Решено. Вопрос лишь, кого из священников, — резюмировал я. — Никодима-утешителя?

— Ясно, его! По все статьям, — отозвался Миша. — Во-первых, он замечательный парень, а во вторых, голодный. Покормим его для праздника. «Замечательному парню», как назвал его Миша, отцу Никодиму было уже лет под 80, и парнем он вряд ли был, но замечательным он был действительно. Его знали все заговорщики, и кандидатура была принята единогласно.

Подготовка к запрещенной тогда и на материке и на Соловках рождественской елке прошла как по маслу. Решад задумал изумить всех своим искусством и, оставаясь до глубокой ночи в своей мастерской, никому не показывал изготовленного. — Все будет как первый сорт, — твердил он в ответ на вопросы, — живой товар! Я все знает, что тэбэ нада. Всякий хурда-мурда! И рыбка, и ангел.

— А у вас, у басурманов, разве ангелы есть? — с сомнением спросил Вася.

— Савсэм ишак ты! — возмутился турок. — Как может Аллах быть без ангел? Один Бог, один ангел для всех! И фамилия та же самая: Габараил, Исмаил, Азараил. Савсэм одинаково! Миша также держал в тайне свои приготовления, и лишь Вася Овчинников с бароном открыто производили свои химические опыты, стараясь отбить у ворвани ее неприятный запах. Химики они были плохие, и по коридору нестерпимо несло прелой тюлениной.

В сочельник я срубил елочку и, отстав от возвращавшихся лесорубов, привязал ее к бечеве в условленном месте, дернул, и деревцо поползло вверх по заснеженной стене.

Когда, обогнув кремль и сдав топор дежурному, я вошел в свою келью, елочку уже обряжали. Хлопотали все. Решад стоял в позе триумфатора, вынимая из мешка рыбок, домики, хлопушки, слонов. Он действительно превзошел себя и в мастерстве и в изобретательности. Непостижимо, как он смог изготовить все это, но его триумф был полным. Каждую вещь встречали то шепотом, то кликами восторга.

Теснились к елке, к мешку, толкались, спорили. Миша, стремившийся всегда к модернизму, упорно хотел одеть в бумажную юбочку пляшущего слона, уверяя, что в Париже это произвело бы шумный эффект. 

— Дура ты монпарнасская, — вразумлял его степенный Овчинников, — зеленые слоны еще бывают, допиваются до них некоторые, но до слона в юбке и допиться никому не удавалось — хотя бы и в Париже!

На вершине елки сиял — нет, конечно, не советская звезда, а венец творчества Решада — сусальный вызолоченный ангел.

В азарте сервировки стола мы и не заметили, как в келью вошел отец Никодим. Он стоял уже среди нас, и морщинки его улыбки то собирались под глазами, то разбегались к седой, сегодня тщательно расчесанной бороде. Он потирал смерзшиеся руки и ласково оглядывал нас.

— Ну, пора и начинать. Ставь свою икону, адамант! Бери требник, отче Никодимче!

На угольном иноческом шкапчике-аналое, служившем нам обычно для дележки хлебных порций, были разостланы чистые носовые платки, а на них стал темный древесный образ Нерукотворного Спаса, сохраненный десятком поколений непоколебимого в своей вере рода Овчинниковых.

Но лишь только отец Никодим стал перед аналоем и привычно кашлянул, вдруг «бегемот», припиравший дверь, заскрипел и медленно пополз по полу. Дверь приоткрылась, и в щель просунулась голова дежурного по роте охранника, старого еврея Шапиро, бывшего хозяйственника ГПУ, неизвестно за что сосланного на Соловки.

«Попались! Секирка неизбежна, а зимой там верная смерть», — пронеслось в мозгах у всех.

— Ай-ай!.. Это-таки настоящее Рождество! И елка! И батюшка! И свечечки! Не хватает только детишек. — Ну, и что? Будем сами себе детишками!

Мы продолжали стоять истуканами, не угадывая, что сулит этот визит. Но по мере развития монолога болтливого Шапиро возрастала и надежда на благополучный исход.

— Да. Что же тут такого? Старый Аарон Шапиро тоже будет себе внучком. Отчего нет? Но о дежурном вы все-таки позабыли. Это плохо. Он тоже человек и тоже хочет себе праздника. Я сейчас принесу свой пай, и мы будем делать себе Рождество, о котором будем знать только мы, одни мы.

Батюшка, давайте молиться Богу!

— Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков! Аминь.

— Amen, — повторил деревянным голосом барон.

— Amen, — шепотом произнес пан Стась.

Отец Никодим служил вполголоса. Звучали простые слова о Рожденном в вертепе, об искавших истины мудрецах и о только жаждавших ее простых, неумудренных пастухах, приведенных к пещере дивной звездой....

Печатается в сокращении. Полная версия:

http://rojdestvo.paskha.ru/Russia/Rozhdestvo_na_Solovkah/


Перейти к разделу >> Перейти к номеру >>

Мы в соцсетях

Статьи раздела

Наверх