Владимир Малягин: “Именно Жертва объединяет людей…”

Встречи с лауреатом Патриаршей литературной премии имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия 2021-го года – драматургом, мастером Литературного института им. А. М. Горького Владимиром  Малягиным состоятся во время деловой части выставки "Радость Слова" с 12 по 16 октября 2022 года: 13 октября в Пушкинском театре ДВФУ с 11 часов, 15 октября в суббботу в 15 часов в Казанском храме г. Владивостока.

Малягин Владимир Юрьевич - Драматург, прозаик, сценарист, главный редактор издательства «Даниловский благовестник», член Союза писателей России. Лауреат премии 2021 г.

Родился 13 января 1952 года в Тюменской области. По окончании средней школы поступил на актерское отделение Свердловского театрального училища (1970), служил в армии в 1971-1973 годах.
Театральное училище окончил в 1976 году, в 1977-м поступил в Московский Литературный институт (семинар драматургии В. Розова и И. Вишневской). В 1982 году окончил Литературный институт с Золотой медалью.

Пьеса первокурсника Владимира Малягина была принята к постановке Московским театром "Современник" (постановщик Г. Волчек, режиссер М. Али-Хусейн). В спектакле были заняты Марина Неелова, Вацлав Дворжецкий, Михаил Жигалов и др. Премьера состоялась в декабре 1978 г. и получила большое зрительское признание.
Далее были написаны и поставлены пьесы "Утренняя жертва" (Московский областной театр Комедии, режиссёр С. Арцибашев; Чита, режиссёр М. Чумаченко), "Царство мира" (Чита, режиссёр. М. Чумаченко), "Птицы" (Брянский драмтеатр, режиссёр В. Федоров), "В тишине" (Театр на Покровке, режиссёр С. Арцибашев), "Отец Арсений" (Театр-88, режиссёр А. Поламишев, в главной роли – Вл. Заманский).
Член Союза Писателей СССР с 1990 года.

В 90-е годы были поставлены: радиоспектакль "В тишине" (на немецком языке, радио "Кёльн"), "Аввакум" (МХАТ им. Горького, режиссёр Н. Пеньков), "Жизнь и судьба" (Днепропетровский театр драмы), "Наполеон в Кремле" (МХАТ им. Горького, режиссёр Н. Пеньков).
В 2002 - 2009 годах состоялись премьеры спектаклей: "Ангел мой. Жизнь Федора Тютчева" (Брянский драматический театр), "Суд человеческий" (Датско-российский центр "Диалог", Копенгаген), "Карамазовы" (Театр им. Маяковского, режиссёр С. Арцибашев), "Мертвые души" (Театр им. Маяковского, режиссёр С. Арцибашев), "Повесть о том, как поссорились" (Театр им. Маяковского, режиссёр С.Арцибашев). Для МХАТа им. Горького написана пьеса "Есенин. Последние встречи".

Автором написано несколько детских повестей: "Первая исповедь", "Новые друзья", "Паломники", объединенные в цикл "Повести об Алеше". В 2003 г. "Повести об Алеше" были отмечены литературной премией им. С. Нилуса I степени. В библиографии автора множество критических и публицистических статей, которые в разные годы печатались в российской периодике.

С 1999 года Владимир Малягин является главным редактором издательства "Даниловский благовестник". За это время издательство стало одним из самых заметных в православном мире, неоднократно получали награды его книги - "Святитель-хирург", "Крест в России", "От сумы и тюрьмы", "Наука побеждать. За веру и отечество" и др.

Написано несколько киносценариев:
К/ф "Чужие" Юрия Грымова (2008), соавтор;
К/ф "На ощупь" (2010), автор.
Кроме того, в планах Студии "ЮГ" несколько оригинальных сценариев Владимира Малягина

В. Ю. Малягиным написано несколько детских повестей: «Первая исповедь», «Новые друзья», «Паломники», объединенные в цикл «Повести об Алеше». В 2003 г. «Повести об Алеше» были отмечены литературной премией им. С. Нилуса I степени. С 1999 года Владимир Малягин является главным редактором издательства «Даниловский благовестник». За это время издательство стало одним из самых заметных в православном мире.
Номинант патриаршей литературной премии 2011 г.
На соискание Патриаршей литературной премии выдвигается от журнала «Москва».
Библиография (основные произведения):
пьесы:
1. «Тихий Дон», пьеса по мотивам романа, 2014;
2. «Сталин. Часовщик», историческая драма, 2016;
3. «Драма и её автор», введение в теорию драмы, 2019.
проза:
4. Авторское участие в 40-томной серии «Великие святые». Написаны тома: 1, 3, 9, 12, 14, 21, 23, 27, 30, 35, 40.

+++

- Владимир Юрьевич, ваш путь к Патриаршей премии занял более пятидесяти лет. Вспомните, прошу вас, начало этого пути. «Семидесятые» принято называть «глухим временем», а по-моему, они – моё детство – были достаточно звонкими для того, кто хотел внимать не газетным и телевизионным шумихах, а самому себе и гласу внутри себя. В семидесятые в вас было разбужено осознание того непреложного факта, что с Господом – и легче, и труднее, но – вернее. Так? 

   Конечно, семидесятые годы не были глухими для тех, кто в них жил и был тогда молод. Впереди была вся жизнь, все ее выборы и свершения – какая уж тут глухота! Но к вере многие из нас приходили, действительно, именно в это время. Приходили порой постепенно, медленно – чтобы в начале восьмидесятых воцерковиться, иногда достаточно стремительно. Но Библию мы, студенты Литинститута, начали читать уже в 70-х (ее продали нам в храме Воскресения Словущего владыки Питирима буквально «из-под полы», как своим, как почти прихожанам), а общение со словом Божиим, конечно, не могло проходить бесследно.

- Отчего почти нельзя найти ваших стихотворений позднее девяностых годов? Вы бросили их писать, пишете ли до сих пор? Тон их – и от XIX, и от начала XX-го столетия, но язык вовсе не архаический, а, если подбирать определения, «самосозерцающий», «душевидческий». Что ж – вам разонравилась поэзия? Как произошёл ваш переход к драме?  

   Начинал я действительно со стихов, и многие из них мне нравятся до сих пор. Я и сейчас стихи люблю и изредка пишу. Когда вдруг накатит. Но сейчас это происходит очень редко. Как ни крути, а обдумывание драмы, погружение в ее замысел – гораздо более интересная и привлекательная творческая работа. И все же не оставляю мечты когда-нибудь напечатать и свои последние стихотворения.

- Искусство создания пьес – дар чрезвычайно редкий. Стихи даются в юности многим, но лишь опыт и знание человеческой натуры, умение протянуть столкновение людей, и через него – некую огромную идею о них, сплести косы разрозненных диалогов в единый сюжет – умение, перед которым я преклоняюсь. Как вы считаете, что говорит корпус ваших пьес о людях? Каковы стали мы со времен Христа – более ли грубы, менее ли, любящи или по-прежнему себялюбивы и холодны? 

   Человек со времен Христа внешне изменился, и довольно сильно. А как изменился, в чем? Наверное, в масштабах своих мыслей и чувств. Повседневность современного города стирает в нас личности, делает обывателями в худшем смысле слова. Но… Когда с повседневности срывается тонкое покрывало видимости, кажимости, то там, внутри, в глубине обнажается наша суть. А суть-то человеческая ведь осталась прежней. Те же чувства, те же страсти, та же подлость и жестокость – и то же величие и готовность к самопожертвованию. Посмотрите, какую великую жертву принес наш народ в 20 веке! Не просто жертву, а Жертву. Но почему он это смог? Потому что он оставался христианским народом. А народ-христианин идет за Христом. И если мы посмотрим с такой точки зрения, то обнаружим, что человек всё тот же, что и тысячелетия назад. И мне кажется, что именно Жертва будет объединять и впредь все времена и всех людей.

- Сегодня в мире, продолжающим существовать практически безбожно, распространено мнение, что писатель-христианин боится изображать адские проявления, накладывает на себя некие ограничения, и вообще сужен характером своей веры. Чуть ли не начётчик, выпевающий себя по канону, изрядный ханжа, и тому подобное. Как бы вы опровергли эту ложь, и есть ли вообще нужда что-либо подобное опровергать? 

   Как правило, писателя в таких грехах могут обвинять только те, кто изначально и органически ненавидит христианство. Но стоит ли нам метать бисер перед такими нашими противниками? Вряд ли. А ограничения… Так у нормального человека они обязательно есть. Заповеди Божии и были первыми ограничениями для потерявшего меру и разум человека. Но ограничения – это границы. Именно они, границы,  создают законченный человеческий образ.  Личность. Но быть личностью нелегко. Многие сознательно не желают быть личностью, не хотят нести эту ношу. Их право… Впрочем, и за такое право тоже придется отвечать.

- Простите за самоцитирование, но некогда я ввернул в споре отнюдь не богословском – «Христос для молодого человека сперва тормоз, потом – дополнительная степень свободы, а с годами – основное её пространство». Прав ли я был четверть века назад, или такие экспромты-афоризмы заведомо не глубоки?

   Для меня лично Христос изначально был Спасителем. Он, например, не дал мне покончить жизнь самоубийством, когда я догадался к Нему обратиться в некоей безысходной ситуации моей жизни. И Он же давал мне настоящую свободу. И потому  я никогда не ощущал Его неким тормозом в своем движении. Наоборот, Он был настоящим выходом в подлинную духовную свободу в том  атеистически ограниченном мире. Но это мое индивидуальное чувство и мой опыт. У другого он может отличаться, конечно.

- Как вы ощутили в себе пламя Христово? Что пришлось пережить? Многие обращённые к вере пережили тягостный духовный кризис, кто подростком, кто юношей, а кто уже в зрелости, профессионалом. Для каждого этот зов слышится по степени зрелости. Как было у вас? 

   Нас с женой однажды среди ночи некая Сила подняла с постели и поставила перед иконой Спасителя – единственной иконой в нашей общежитской комнате. Это была зима 1982 года. А перед этим мне снился сон, в котором я кричал кому-то со страшным напряжением, со страшной силой: «Перекрестись!» С этим криком, но уже наяву,  я и проснулся. Только потом я понял, что этот истошный крик был обращен прежде всего ко мне самому… В первое же воскресенье мы поехали в Кремль и стали ходить по Соборам,  зная, что верующие, кажется, по воскресеньям ходят в церковь. Но визит в неработающие кремлевские соборы как-то не вдохновил. Чего-то в этих музеях явно не хватало. Мы поняли, что идти надо именно в действующий храм. В храм, в котором идут божественные службы. А через несколько месяцев мы уже начали воцерковляться. И это произошло очень быстро.

- Может ли словесник, по вашему мнению, называть себя «православным»? Сейчас так много патетических титулов, определений, и как только видишь их, то чуть ли не заранее видишь, какое низкое, как правило, присовокупляется к такому титулу качество текста.  

   Писатель должен, прежде всего, быть писателем, на мой взгляд. И проповедать мы должны не так, как батюшки проповедуют в церкви. А так, как проповедали Пушкин, Шекспир, Сервантес, Гоголь, Достоевский. Их много, тех, кто должен быть для нас образцом. Их много, наших учителей. И они были настоящими христианами. Мне кажется, именно в нашем отношении к духовной стороне творчества не нужно ничего выдумывать. Надо просто следовать примеру великих, надо учиться у них, всю жизнь учиться.

- Есть ли нечто онтологически противоборствующее между словесностью и верой? Конкурируют ли они хотя бы отчасти? Не мнит ли словесность мирян, что представляет собой нечто отдельное, от отдельного корня произошедшее раскидистое древо, в то время как в Традиции всё исходит от единого корня, в том числе и словесность, и она – лишь один инструмент оркестра? 

   Всегда внушаю своим студентам, что искусство – это не самоцель, не идол, а инструмент. Это и много, и мало одновременно. Инструмент не имеет смысла и не творит смыслов сам по себе. Но в руках художника он либо творит добро, либо окончательно губит человека. Вот уже по этой причине я бы никогда не поставил в оппозицию веру и искусство. Вера – содержание и смысл жизни (а точнее – сама жизнь!), искусство – пусть и яркий, но инструмент самовыражения. Нельзя, думаю,  сравнивать вещи, явления и предметы из абсолютно разных категорий, абсолютно разных уровней.

- Как иногда говорится, «Лучшая поэзия – псалмы Давидовы», и светские стихотворцы лишь пытаются уже тысячи лет превзойти, настичь… Стоит ли им вообще пытаться, при такой-то постановке вопроса?

   Творчество ведь от нас не зависит, оно – независимый родник внутри человеческого духа; талант дается Богом, в том числе и литературный. Пока человек носит живую душу, Бог будет давать ему талант. А уж если дан талант – разве у меня есть выбор, принимать его или не принимать? Нет такого выбора. Зато какая у меня, носителя таланта, задача перед Господом? Осуществить, развить, вернуть с прибылью. Думаю, мы должны возвращать свои таланты с прибылью, и Бог нас именно на это благословил, как мы видим в притче о тех самых талантах. А главный талант, который дается буквально каждому – это наша жизнь, чего нам практически никогда не приходит в голову! Вот бы что понимать, и вот бы что вернуть с процентом – жизнь свою, оставив на этом свете какой-то светлый след…

-  Семинары драмы в Литинституте – одни из самых компактных, вследствие уже упомянутого мною определения о редкости дара. Что вы можете сказать о молодых людях начала века? Каковы они? Прагматики, строящие планы по вторжению в словесность и занятию в ней командных постов, или всё-таки бессребренники, поющие в терновниках различной колкости? 

   Драматург – особая профессия. Она соединяет в себе Слово и зрелище. Но наше время – время трудное для такого союза. Сегодня зрелище мнит себя выше Слова. Посмотрите, книги-то какие сочиняются! Немец Леман выпустил свой толстенный том «Постдраматический театр». Постдраматический! Не нужна нам больше ваша пьеса, не нужна и вообще драматургия, не нужно Слово! Конечно. В эпоху «постхристианскую» как они говорят, Слово, то есть Христос, им не просто не нужен – Он им страшен, Он им мешает жить. Ведь самое приятное – забыть о Боге, забыть о своем человеческом долге, забыть о жертве, которой ждет от нас Господь. Но какая уж тут жертва, если мы женщин назначаем епископами и венчаем содомитов...

   В мире идет жестокая и, возможно, последняя война. И театр в этой войне участвует. К сожалению, российский театр в большой своей части на стороне зла и разрушения нашей классической культуры. А еще «наш» театр – театр, пропитанный русофобией (особенно столичный, конечно, как наиболее «либеральный»), с которой в его рамках очень нелегко бороться.

   Вот вам примерная картина состояния нашей сферы. А теперь скажите мне: легко ли в такой атмосфере входить в драматургию молодому автору? Молодому, который хочет успеха, хочет признания! Сегодня молодой драматург должен пройти немало искушений, чтобы состояться как настоящая творческая личность.

   Но… Но были авторы (их немало), которых признавали спустя десятилетия, столетия и даже тысячелетия (Гораций в Древнем Риме, который прославился спустя 15 веков, в эпоху Ренессанса). И когда мы изучаем Историю театра – мы изучаем Историю драматургии, а не зрелища! И тем самым свидетельствуем, что первично – Слово. Сегодня на беснующемся Западе сбрасывают с корабля современности Шекспира и Данте – но беснование рано или поздно проходит. И у них пройдет, я уверен. А что останется? Не что, а Кто. Всегда остается Бог и все те, кто верит в Него и любит своих братьев.

- И ещё о надеждах и юношей, и нас грешных… Возрождение страны, цивилизации я как-то связывал и продолжаю связывать именно с бессребренничеством, то есть, обретением человеком права на поиски и ошибки вне боязни, что каждая из них может стать фатальной, обречь на нищету и позор. В связи с тем и требуется тип государства, понимающего ценность культуры, её происхождения от нищих певцов и бродяг… А у меня даже программа «word» слово «бессребренничество» подчёркивает красным. Как же быть, Владимир Юрьевич? 

   Сколько я живу (а мне идет 70-й год), не помню власти, которая осознавала бы не просто важность, а первоочередную, главную важность культуры для нации. Поздний Советский Союз, «перестройка», страшные и мерзкие 90-е – всегда одно и тоже. Культура, внимание к ней – по остаточному принципу. Казалось бы, сейчас что-то должно измениться? На словах, только на словах… Первое лицо исповедует православную веру – и все чиновники стали православными. Первое лицо исповедует патриотизм – и все чиновники стали патриотами. Однако недвижимость за границей – это святое, этого не тронь. Если мне дедушка оставил хатку на Украине – как вы можете на нее покушаться?.. Но тогда вопрос: как эта хатка оказалась в центре Лондона, нашей самой дружественной страны? А Яков Кедми знает, что говорит, когда утверждает: 20% лондонской недвижимости принадлежит россиянам (назвать их русскими язык не поворачивается)! Каждый пятой дом, вдумайтесь! А наши олигархи за пандемийный год, когда вся страна обнищала, разбогатели еще на несколько десятков миллиардов. 

   Но такое положение нельзя назвать справедливостью. Да, для возрождения страны нужны бескорыстные, честные, щедрые люди. Найдется их достаточное количество? Я не знаю. Но знаю точно, что эта несправедливость – одна из составных частей русофобии. Для русского человека именно справедливость – главная социальная и политическая ценность. А в несправедливой стране он просто не хочет жить. Отказывается. И наша демография – самое яркое тому подтверждение. Только не надо нам врать, что капитализм всегда именно такой! Я убежден, что у нас до сих пор – самый нечестный, самый подлый, самый жлобский капитализм. И это обидно.

- И последний вопрос – никак не мог меньше, беседуем редко – снова о будущем, но уже вашем. Патриаршая премия – знак верстовой, но не конечный. Впереди ещё многое. С каким сопротивлением материала сталкиваетесь теперь? Какие заботы словесного свойства теперь дышат в вас? Это я так туманно спрашиваю о видах на новые пьесы. Стыдно по-журналистски грохать о «творческих планах»… 

   Знаете, сколько живу, столько и работаю. Планов много, они всегда идут параллельно, иногда меняются очередностью. В этом смысле – опять всё впереди…

Беседовал Серей Арутюнов 

Интервью с портала “Правчтение” Издательского Совета