Послушание матушки Cерафимы

Она никогда не проповедовала, не назидала. У инокини Серафимы (в миру — Веры Дорогайкиной) было другое послушание: в течение двадцати лет она собирала пожертвования и принимала требы для Свято-Серафимовского мужского монастыря. И хотя поминовение в монастыре можно заказать во многих храмах Владивостока, десятки, а может и сотни людей (воцерковленных и «верующих в душе») специально ехали в Покровский собор — к матушке Серафиме. И очень многие (в том числе и автор этих строк) с ее кончиной почувствовали себя осиротевшими.

 

Вера, Надежда, Любовь (Вера Дорогайкина, Надежда Чагина и Любовь Беломестнова) — эти три женщины составили «костяк» маленькой православной общины, в середине 90-х получившей в свое распоряжение стены разрушенного, пережившего несколько перевоплощений и добитого пожаром старого храма на 

о. Русском. О том, что здесь будет создан монастырь, тогда не знали, не было даже известно, какое имя носил храм до революции.

— Перед нами были руины: кучи строительного мусора среди позеленевших от сырости стен, — вспоминает Любовь Беломестнова.  — Ни крыши, ни окон, ни дверей. Первым делом мы, конечно, принесли в храм все, что могли, из своего. Остальное надо было где-то доставать. Вере тогда было под семьдесят, она была старшей и самой решительной из нас. Она и предложила идти за помощью к людям.

Независимым и твердым характером Вера отличалась всегда. В 60-х годах, будучи матерью четырех сыновей, она ушла с работы (то есть отказалась «зарабатывать стаж» — для советского времени дело почти немыслимое!), обзавелась хозяйством и на многие годы полностью посвятила себя семье.

— Отец у нас был моряком, дома бывал один-два месяца в году. Так что растила и воспитывала нас мама, — вспоминает Илья, младший сын Веры Никифоровны. — Нельзя сказать, чтобы она была очень строгой — скорее, авторитетной. То, что мать говорила и делала, обычно подтверждалось жизнью. И мы, если не слушались, сами потом жалели.

В 1975 году в семье Дорогайкиных случилась беда. Вера тогда работала лифтером многоэтажного дома во Владивостоке. Проходя по чердаку, споткнулась о балку, упала и сломала позвоночник. Из больницы ее выписали через три месяца. Прогноз врачей не обнадеживал: в лучшем случае — костыли, в худшем — инвалидная коляска.

Дома ждал младший сын — пятиклассник Илья, средние — Петр и Саша — были в армии и училище; устроен был только старший Владимир. Вера решила, что не время ей становиться инвалидом. И после укола обезболивающего, еле переставляя ноги, она направилась не домой, а в ближайший храм (в котором, кстати, была постоянной прихожанкой).

— Как и о чем мама молилась, какой у нее с Богом был договор — никто не знает, — рассказывают сыновья.  — Но, к изумлению врачей, она стала нормально ходить, вышла на работу и вообще производила впечатление совершенно здорового человека. Хотя травма позвоночника давала знать о себе всю жизнь.

Именно Вера в 1996 году пошла к главе Приморской епархии епископу Вениамину — просить благословение на сбор пожертвований для будущего монастыря. Владыка благословил и сам положил в кружку первую лепту — 50 рублей. На следующий день Вера обошла десятки домов по Светланской улице и собрала какую-то фантастическую сумму, на которую тут же была куплена металлическая кровля для храма. 

 

Стоя целый день в притворе Покровского храма, Вера никогда не отлучалась со своего «поста» — ни на обед, ни по другой надобности.

— С собой у мамы была маленькая бутылочка воды, — рассказывает Петр Дорогайкин. — А еду она не брала, говорила: «Как это можно — люди подойдут ко мне требы заказывать, а я стою с куском и жую?». Как она это выдерживала? — Вставала очень рано, чтобы вычитать молитвы и успеть к утренней службе. Стояла до начала вечерни, домой приходила в пять-шесть часов вечера — и только тогда ела.

Вернувшись из храма, Вера разбирала записки и звонила в монастырь: передавала по телефону имена всех поминаемых, чтобы уже на следующий день братия за них молилась. («…ускори на молитву и потщися на умоление…»)

— Едва ли не с момента основания у нас в обители было особое послушание — принимать по телефону требы от Веры, — рассказывает настоятель Свято-Серафимовского монастыря о. Климент (Кривоносов). — Какое-то время это послушание выполнял и я. Не было случая, чтобы Вера сослалась на усталость и отложила звонок в монастырь на другой день, хотя порой перечисление имен занимало больше часа.

К жертвенным деньгам Вера относилась благоговейно. Каждая копейка, пожертвованная людьми, имела для нее чрезвычайную ценность.

— Последний год я часто помогал маме разбирать требы и пожертвования. — рассказывает Петр. — Упадет со стола монетка, закатится куда-нибудь. Я говорю: «Это рубль — чего его искать? Я свой положу, чтобы ты не переживала». А мама в ответ: «Этот рубль люди на храм Божий подали, значит, там он и должен быть». Приходилось искать.

Никакого вознаграждения за свои труды Вера от монастыря не получала. Братия не раз пытались проявить о ней заботу — хотя бы снабдить продуктами. Но Вера, как правило, отказывалась.

— Иногда матушка соглашалась взять мешок деревенской картошки, когда мы закупали овощи для обители, — вспоминает о. Климент. — Кроме того, раз в неделю мы привозили Вере пару бутылок молока от монастырских коров. Она его любила и брала охотно. Вот и все.

С какого-то времени мирской статус стал смущать Веру.

— Она все беспокоилась: «Как-то это неправильно, что я — мирская — для монастыря пожертвования собираю», — рассказывает о. Климент. — Поскольку она уже много лет несла послушание при монастыре, вполне естественно было постричь ее в монахини. Владыка Вениамин благословил. Матушка сразу воспряла духом, но никак не могла определиться: какое имя взять при постриге? «Серафима! Какое же еще?!» – разрешил наши сомнения владыка.

Так в 2011 году в храме преподобного Серафима Саровского (расположенного рядом с Покровским Собором г. Владивостока) появилась на свет инокиня Серафима. Постригал ее о. Климент: «Это был первый и пока единственный совершенный мною постриг».

Последние годы матушка Серафима стала стремительно терять зрение. Имена в тетрадь записывала уже не ручкой, а маркером. Маркер становился все толще, а буквы — крупнее. Все чаще давал знать о себе возраст. Осенью прошлого года инокиня слегла. Сразу начались звонки домой: «Матушка, куда вы пропали? Как нам подать записки в монастырь?». Приходилось принимать требы на дому, но скоро и это стало ей не под силу.

Совсем ослабев, матушка Серафима не утратила свойственных ей здравомыслия и деловитости. Призванная на помощь приятельница под руководством инокини рассортировала и разложила по узлам почти все содержимое матушкиных шкафов и комода. Сыновья развезли вещи нуждающимся. Серафима сделала все соответствующие распоряжения: пережить зиму она не надеялась.

Но Бог судил иначе. По молитвам братии, предстательством горячо любимого ею батюшки Серафима матушка не только дотянула до весны, но даже немного оправилась. И когда в марте снова позвонили — «Матушка, где вы?» — Серафима объявила: «Завтра я еду в храм — меня ждут люди». На следующий день сын повез ее в Покровский собор на воскресную службу.

В Прощенное воскресенье матушка Серафима снова появилась на своем привычном месте — в притворе храма Покрова Божией Матери — с кружкой в руках. Для многих это стало настоящим чудом. Принимая записки и пожертвования на ощупь (матушка уже почти ничего не видела), она продолжала свое служение весь Великий пост, на послушании встретила Пасху и Вознесение.

5 июля, причастившись Святых Христовых Таин, инокиня Серафима отошла ко Господу. Отпевали ее в храме Свято-Серафимовского мужского монастыря. По благословению митрополита Вениамина, матушка Серафима была погребена у монастырских стен.

Перейти к разделу >> Перейти к номеру >>